Глава 9
Инженерно-бронетанковые приключения, или комические моменты драматических ситуаций
(Юрий Мироненко)
9.71. Немножко о каникулах
Читая литературные перлы троих из одного ларца (509-го), у читателей может создаться впечатление, что в период с 1951 по 1957 год эти уникумы только учились, проходили всяческие «практики» и любовались видом Ленинграда с бывшей царской яхты по пути в Кронштадт. Нет, братцы, мы ещё умудрялись отдыхать от всей этой тягомотины, причём каждый по-своему.
И хотя времени на отдых оставалось маловато, я его тоже проводил - или в Ерцеве или в спортивных лагерях. Что касается спорта, то отдыхом его назвать нельзя – это труд, нагрузки, дисциплина и режим. Совсем другое дело – Ерцево. Ерцево – это сплошной праздник жизни с массой ярких впечатлений!
Что такое Ерцево? Ерцево – это железнодорожная станция, расположенная на краю большого посёлка с тем же названием. От станции начиналась «Центральная» улица, заканчивающаяся… лагерем заключённых - Каргопольлагом МВД СССР строгого режима.
Именно отсюда пошла известная поговорка –«конвой шуток не понимает – шевелиться только по моей команде! Шаг вправо, шаг влево – считается побегом. Стреляем без предупреждения!».
Поселок Ерцево состоял в основном из одноэтажных деревянных домов. Двухэтажных было всего несколько. Из них на главной улице находились только два здания, стоявшие рядом, - клуб-столовая и Управление Каргопольлага МВД СССР. Начальником этого заведения был товарищ моего отца по детству в Ташкенте и по «борьбе с басмачеством» - полковник Максим Васильевич Коробицын.
В конце 20-х годов за ратные подвиги их премировали – батю направили в Ленинград учиться в Академию Художеств, а Максима в НКВД. Имя полковника Коробицына постоянно звучало на просторах Каргопольлага. В его распоряжении находились более ста тысяч заключенных, в том числе специалисты в самых разных областях, свои депо и железнодорожные ветки, лесозавод, леспромхоз и многое другое. А учитывая, что лагерь располагался на территории двух крупных областей - Архангельской и Вологодской, Коробицын обладал большей властью, чем первые секретари обкомов партии этих областей.
Он мог помочь им рабочей силой для уборки урожая, построить, где надо, мосты, дороги и пр., обеспечить медицинскими, инженерными и другими специалистами и консультантами столичного уровня.
О безграничности власти Коробицына в самом Каргопольлаге не приходится и говорить.
Все улицы посёлка были вымощены метровым слоем утрамбованных опилок, поставщиком этих опилок был свой же Ерцевский лесозавод. Посёлок со всех сторон окружали леса, а прорезающие их дороги, представляли из себя гати, покрытые тоже толстым слоем опилок.
Для полноты восприятия добавлю, что главная улица упиралась в большую площадь, перегороженную высоким деревянным забором, над которым были натянуты ряды колючей проволоки. Посреди забора, как раз напротив улицы, были видны широкие двустворчатые ворота, над которыми располагался лозунг: “ЧЕСТНЫЙ ТРУД — ДОРОГА К СВОБОДЕ”.
Через эти ворота ежедневно по утрам выводили на работу бригады заключенных - кого на лесоповал, кого на лесозавод… , а после честного труда… их загоняли обратно за колючую проволоку.
Часовых в будках, возвышавшихся на углах забора, огораживавшего «зону», называли “вертухаями”.
Когда через много лет я побывал в Берлине и оказался перед Бранденбургскими воротами, разделяющими площадь на «советскую зону» и английскую, мне сразу же вспомнилась Ерцевская площадь с её воротами. Те и другие ворота мало отличались друг от друга, пожалуй только архитектурой, материалом «забора» и вооружением вертухаев.
Напрашивается вопрос – какого чёрта тебя в это Ерцево потянуло? Отвечаю – дорога к свободе!
Дело в том, что сын Максима Васильевича – Борис Коробицын, на год позже меня поступил в ленинградский институт, только не в Военмех, а в Текстильный. И его отец, чтобы сузить свободу разбитного сынишки, по договорённости с моими родителями, поселил его в нашей квартире, точнее - в моей комнате. С Борькой мы быстро поладили. Он жил по своим правилам, а я по своим.Что же касается «отпуска», то я безоговорочно следовал за ним в его Пенаты, т.е. в Ерцево. В Ерцеве Борька пользовался большим авторитетом, как среди молодёжи, так и у зеков всех мастей и сроков. Его отец создавал нам все условия, как сейчас говорят, - для отрыва. В нашем распоряжении были клубные мотоциклы, газики, спортивный и рыболовный инвентарь, моторные лодки, материальные средства для «отвода души» и… полная свобода передвижения по Архангельской и Вологодской областях. Ну, а в контингенте «сопровождающих» отбоя не было. Самое интересное то, что даже в Ерцеве мы старались не надоедать друг другу – каждый «развлекался» по своему усмотрению. У него была своя команда, а у меня, быстро утвердившегося в паханской должности – своя. Иногда мы объединялись… Боря был очень крепким парнем и настоящим ярким блондином. Учился он, как говорится, на хорошо и отлично, но любил побаловаться спиртным, при этом не всегда соблюдал оптимум. Когда норма перевыполнялась – частенько становился неуправляемым. Как ни странно, только мне удавалось сдерживать его безумную энергию и останавливать на краю пропасти. Это вызывало ко мне уважение окружающих, в том числе его отца.
Весь уголовный мир Каргопольлага знал его в лицо и «восхищался» очередными выходками. Неоднократно мне приходилось слышать от расконвоированных – «Борька? Это наш человек!».
Частенько, «путешествуя» по округе, на нашем пути встречались колонны заключённых, которые конвоировались вооружёнными «стрелками» и злющими собаками. По Ерцевским правилам мы должны были быстро освободить дорогу, отойдя на 20 метров в сторону, и лечь на землю вниз лицом.
Борька был единственным человеком, которому разрешалось отойти метров на 5 и не ложиться.
Немудрено, что быть с ним в Ерцево – это находиться в полной безопасности.
В Ленинграде, во время амнистии воровской братии 1953 года, я и Борис, гуляя ночью со своими девушками в районе памятника «Стерегущему», разошлись по разным дорожкам.
Пройдя метров 15, я услышал какой-то хруст и топанье в стороне, куда направился Борис.
Время было тревожное, и, приказав своей подруге не двигаться, я побежал в сторону Бориса.
Чутьё меня не обмануло, в свете фонаря я увидел его в окружении четырёх мужиков.
Приблизившись на расстояние четырёх метров, спрашиваю: «Что происходит?».
В ответ – «выходи на проспект, ребята отоварятся, там и встретимся». Действительно отовариваются - Борькин фотоаппарат висит на шее одного из бандюганов, а другой нежно ковыряется с ушком Борькиной девушки, явно отстёгивая серёжку. Пока я принимал решение, что делать, из кустов появился пятый и подошёл к Борису. Вглядевшись в его лицо, он выкрикнул: «Коробицын! Это ты что ли?». Борька шутливо вытянулся по стойке «смирно» и доложил – «Так точно! Я – Борис Максимович Коробицын!». Далее «плёнка» закрутилась в обратную сторону – фотоаппарат вернулся на Борькину шею, деньги в его карман, а серёжки в уши хозяйки. Мало того, я получил официальное приглашение от бандитов принять участие в распитии спиртного по случаю исторического знакомства освободившихся воров с сыном начальника Каргопольлага, в котором отбывал срок их «руководитель».
Пришлось бежать за своей подругой. В те годы ещё соблюдался воровской закон – у своих не воровать.
Вот, пожалуй, и всё. А если у читателей появится желание подробнее узнать о «ерцевской жизни» и нашем отпускном «времяпрепровождении», то достаточно высказать его, в разделе форума по обсуждению нашей мультиматерности.
|