Глава 9
Инженерно-бронетанковые приключения, или комические моменты драматических ситуаций
(Юрий Мироненко)
9.91 Символ вечного возрождения
История с изготовлением глазных контактных линз вроде бы подошла к концу, но пучок последствий готов был превратиться в узел.
Начну с того, что решение о моей персоне в части Антарктиды принял лично директор «Кировского завода» И.С. Исаев, а остальные – «взяли под козырёк». Остальными был первый заместитель Ж.Я. Котина Афанасий Семёнович Ермолаев, т.к. Котин в это время был в отпуске или в командировке. Исаев поручил Ермолаеву лично взять под контроль решение моего вопроса на Моховой.
А Ермолаев? Ермолаев перепоручил это Шашмурину….
Ну, а Шашмурину в то время было не до меня, т.к. произошла «подстава» – Котин неожиданно назначил его ведущим инженером объекта 287, который успел до этого провалиться на показе Н.С.Хрущёву в сентябре 1974 года (см. 9.27. Как лопата танк прикончила).
Т.е. «в случае чаво» он должен был ответить за грехи своих предшественников…
Надо сказать, что и Исаев в то время уже был в подвешенном положении – неожиданно подкралась «возрастная планка», установленная для директоров заводов. Я об этом знал и воспринимал болезненно, т.к понимал, что лишаюсь защиты от Котина, у которого продолжал висеть на крючке после событий в Кап–Яре (см. 9.21. Праздник на Ахтубе).
А тут ещё выяснилось, что Ермолаев забыл доложить Котину, что я «кандидат», т.е. этот вопрос оказался с ним не согласован…. Вроде бы дело шло о козявке в масштабах ОКБТ, но амбиции – это патология «выдающихся личностей» – от них не увернёшься… А Котину уже давно было известно, что он выдающийся.
Когда я, пробившись к Ермолаеву, выложил ему вышеизложенное, он помрачнел, на несколько секунд задумался и выдал: «А какого … ты болтаешься здесь! Я ж тебе приказал быть в Гороховце и решать вопросы! Немедленно туда! И не вылезать наружу пока вопросы не будут решены! Марш отсюда! И какая к… ….. Антарктида! Придумали …… тоже – танкистов посылать валять дурака, когда здесь работы невпроворот! Сегодня же Котину доложу!».
Я вскочил, вытянулся и рявкнул: «Слушаюсь! Разрешите идти?».
Он улыбнулся и спокойным голосом сказал: «Иди. И завтра будь в Гороховце».
Вот тут–то я понял, что «всё, что случается– всё к лучшему»!
И Гороховец, который я считал местом ссылки, оказался чем–то вроде Кубы – «Островом Свободы», а я, руководитель испытаний – почти второй Фидель Кастро, только без бороды. И не нужны мне линзы, на фиг сдалась Антарктида! За 9 рублей суточных мёрзнуть во льдах без всяких гарантий вернуться оттуда… Короче, на следующий день я сидел в Московском поезде, а всё случившееся уже было забыто, в том числе и линзы, оставленные дома.
Прошёл год, я чуть–чуть поумнел, мои недруги поостыли в своих намереньях и, убедившись, что я не из тех, кто может подпилить ножки их кресел, даже стали хорошо отзываться обо мне. Но самое неожиданное произошло в скверике у заводоуправления – я нос к носу, как говорят, столкнулся с ... Котиным. Мы поздоровались, и он, взяв меня за рукав, пригласил присесть на скамейку. Присели. Мне пришлось отвечать на его вопросы о моей семье (?!), о моём здоровье (?!), и… моих планах на будущее(?!).
Я не мог понять к чему это может привести, но предположил, что ничего хорошего впереди меня не ждёт. Вдруг он меня огорошил:
– Я принял решение реорганизовать отдел испытаний… Начальник отдела Борис Поликарпович – мужик дельный, опытный, заслуженный, но он же чистый военный ракетчик и ему трудно на равных дискутировать с профессиональными танкистами, отстаивая наши интересы…. Хочешь взять отдел в свои руки?
От неожиданности я даже рассмеялся, но тут же отделался шуткой:
– Жозеф Яковлевич, у меня руки короткие! При росте метр 76 размах рук всего метр 73! Меня в секции бокса и САМБО, в своё время, приняли только с кучей условностей…
– Ну, ты не прав. Если искать постоянно в себе всякие сантиметровые несоответствия, то никогда по службе не продвинешься. Я серьёзно – согласен или мне тебя приказом заставить?
С Борисом Поликарповичем Пономаренко я был в прекрасных отношениях. Он пришел к нам из военного госпиталя, где его кое–как поставили на ноги после испытаний в 1961 году на Новой Земле 50–ти мегатонной термоядерной бомбы. К этому времени его коллеги почти все отошли в мир иной после сильнейшего облучения. У нас был отличный тандем, и сесть на его место было бы подлостью. Поэтому я попросил Котина разделить разросшийся отдел испытаний на две части: отдел испытаний ракетных самоходов по тематике Королёва, Янгеля, Надирадзе и др. – дать Пономаренко, а всё остальное – танки, САУ и спец. технику на танковой базе навалить на меня. В результате придётся ввести только одну лишнюю должность, зато Страна и особенно Москва, наконец, усвоят, какой обалденный объём работ выполняет главный конструктор ОКБТ. И добавил: «Сейчас, по–моему, они это недопонимают».
Котин упёрся в меня своим свинцовым взглядом. Возникла пауза.
Затем он спросил: «За время своего безделья в Гороховце ты научился читать чужие мысли?». Я отшутился: «Что Вы, Жозеф Яковлевич, эта мысль мне сдуру пришла!».
Через два дня меня повысили в должности и командировали в Москву для согласования какого–то вопроса с военными.
Вот тут–то, собирая в портфель всё, что мне может понадобиться, я наткнулся на футлярчик с линзами.
Отвинтил крышечку – линзочки на месте. Почему–то стало грустно.
Люди старались, переживали за результат, радовались, а я – скотина…
Короче, во мне заговорили остатки совести и выползли наружу решением надеть линзы и в них поехать в Москву. Очки, на всякий случай, я запихнул в портфель.
Итак, линзы причмокнуты к глазам, и я, вытаращив очи, чтобы линзы не резали веки, добираюсь до Московского вокзала и усаживаюсь в поезд. Моргать иногда всё же приходится. Терплю… Глаза во избежание несанкционированного сброса линз, приходится только слегка промакивать платком. Чтобы не привлечь к себе внимание соседки (поезд дневной и сидячий) стараюсь почти постоянно находиться в тамбуре. Наконец, решив немного посидеть в кресле, прикрыв глаза платком, занимаю своё место у окна. Усаживаюсь в пол–оборота от соседки, «любуюсь природой» зажмуренными глазами, а слёзы всё равно прорываются наружу. Организм настойчиво требует избавиться от линз, но я упорно сопротивляюсь, т.к. дал себе приказ доехать в них до Москвы. В этот момент раздаётся голос соседки: «Простите меня, пожалуйста – у вас большое горе? Может быть, я смогу… у меня есть валерьянка…».
– Какое горе?! Какая валерьянка?! Я оборачиваюсь к ней, показываю пальцем на свои красные и залитые слезами глаза.
– Это глазные линзы! И я дал себе слово доехать в них до Москвы!
Будь они трижды прокляты!
– Так уже Москва – Петровское–Разумовское проехали, а вот и Останкинская башня…
Действительно – башня! Доехал! Пять секунд – и линзы в кулаке!
В этот момент роднее этой башни, соседки и очков, которые я тут же извлёк из портфеля, для меня ничего не существовало. Но время не остановишь – башня осталась позади, линзы улетели на дно портфеля, соседку встретил муж, а я, подталкиваемый своим гражданским долгом, поплёлся к военным.
Однако способность к неожиданному появлению у линз не исчезла.
Как–то, гоняя танк, я поймал старый окоп и разбил запасные очки. Основные были уничтожены за неделю до этих. Добравшись до дома, решил из пары десятков разбитых до этого очков сотворить что–нибудь – «более или менее», в чём завтра можно будет добраться до работы, и наткнулся на линзы. Известно, что человек вспоминает о граблях только, когда становится на них в очередной раз, я же, забыв об этом, решил, что самое простое – это поехать в линзах на работу, а там выкроить время, чтобы приобрести новые очки. Что утро мудренее вечера, я понял перед выходом из дома, когда напялил линзы! Кое–как допилил до станции метро «Автово», где нас испытателей поджидал автобус на полигон в Горелово, спрятался на заднем сидении в уголочек, чтобы не привлекать публику к своей заплаканной роже, и затаился.
Где–то километра за полтора до полигона неосторожно вытер рукой мокрое веко, моргнул и тут же окосел на правый глаз – линза улетела под ноги куда–то на пол! Она же маленькая, прозрачная, хрупкая, а грязный от осенней слякоти пол утыкан сотней ног в соответствующей обуви – вариантов найти её, да ещё целой – ноль! Но я всё же заорал:
– Братцы замрите! Ногами не шевелить. Мне установили в глаза специальные маленькие линзочки, вместо очков! Одна из них только что вывалилась из глаза на пол. Диаметр её около 8–ми миллиметров. Изготовлена она из белой прозрачной пластмассы! Может быть, найдём?
Все замерли и стали смотреть на пол, ведь она могла упрыгать куда угодно. Шофер тут же остановил автобус. Искали её тщательно не менее получаса. И странно, она была найдена… Колей – Николаем Павловичем Пугачёвым, который осваивал Антарктиду. Отыскал он её на нижней ступеньке проёма для выхода из задней двери.
Опоздание полсотни человек на работу было прощено руководством полигона, но для этого мне пришлось предстать пред ним с одним зажмуренным глазом и зажатой в кулаке линзой. После того, как с линзами был ознакомлен почти весь коллектив полигона, мне была предоставлена машина начальника и мы поехали покупать очки. А через пару часов это событие обсуждал чуть ли не весь «Кировский завод».
Не буду распространяться о последующих приключениях этих линз, расскажу только о причине их исчезновения почти на полвека.
Незадолго до моего переезда в Москву, меня «посетил» мой товарищ и коллега по работе Ольгерд Михайлович Толмачев (в рассказе 9.7. Я знаю «Ливень» только на 30 руб., он фигурирует под именем – Гера). Ему, как это бывает у настоящих коренных одесситов, понадобилось срочно побывать там, где он ещё не был, а в данном случае… – в Антарктиде, где я когда–то почти побывал. У него было зрение получше, чем у меня, но очки ему всё же приходилось носить постоянно.
Оказавшись единственным из 50000 человек на «Кировском заводе», который не видел моих линз, он попросил их показать. После долгих поисков по всем антресолям, я всё же нашел их и выложил футлярчик с ними на стол. До этого в перекурах между поисками линз, я рассказал ему, как они надеваются и как снимаются. Итак, коробочка с линзами перед Герой, а мне по какой–то причине потребовалось выйти из комнаты.
Возвращаюсь, а Гера уже в линзах пытается хоть что–нибудь увидеть. Но линзы ведь притёрты по моим глазам, да и диоптрий в два раза больше.
Почувствовав моё присутствие, он молниеносно сбросил их на стол…. На этом об их дальнейшем применении пришлось забыть навсегда, т.к. узнать какая из них правая, а какая левая – нам так и не удалось. Как бы я их не надевал – видно было паршиво. А продолжать экспериментировать было опасно – это не ногти на ногах, а глаза…. Тащиться же на Моховую, 38 было стыдно.
Прошло почти 50 лет и в начале октября сего 2011 года они опять возникли, как птица Феникс. Придётся их передать по наследству, как символ вечного возрождения.
А Гера Толмачёв добился своего – благодаря одесскому характеру и целеустремлённости, а также глазам Вити Орлова и лёгким Виктора Яшина, без рубцов от перенесённого Геркой туберкулёза, – он пробился через все тернии и стал участником очередной экспедиции в Антарктиду.
Документ о его пребывании на Южном полюсе я видел лично. Это была фотография, на которой он сидит верхом на бочке с надписью «Спирт», а вокруг бродят ещё трезвые пингвины. Кстати на бочке он сидел в очках, видимо, зрение у него «там испортилось».
|