УЧИЛСЯ НА БРЕГАХ НЕВЫ
ЗАПИСКИ МУЛЬТИМАТЕРНОГО СТУДЕНТА

 

301.jpg

Целую ручки

Сейчас Вы здесь: .:главная:. - .:статьи:. - .:записки мультиматерного студента:.

Глава 3
Наши преподы

(Г. Столяров, Ю. Мироненко, В.Саврей)

3.1. Майор-пожарник
(© Г. Столяров)

Технику безопасности читал нашему потоку знаменитый майор–пожарник, участник тушения всех крупных предвоенных и блокадных пожаров. Жаль, запамятовал имя. Подскажете – спасибо! Бытовало правило, что хотя бы один человек из группы должен присутствовать, чтобы законспектировать хиты. Мы их с восторгом учили наизусть. Полвека прошло – помню (И это только толика, пришедшаяся на моё дежурство):

Дефиниция.
«Пожар – это физико-химический процесс превращения народного добра в дым».

Описание пожара театра Ленкома.
«Все, что было пьяным в окружающих пивных, вышло на линию огня. Люди носились со своими пожитками, как курица с первым яйцом, поминая всех родственников, по женской линии, до седьмого колена».

Соблюдай технику безопасности!
«На мыловаренный завод распределили пару молодожёнов-технологов. А с техникой безопасности на этом предприятии дело обстояло из рук вон плохо. Деревянные мостки над мыловарными чанами были хлипкие, грязные и скользкие, перила – шаткие. Короче, вскоре глава молодого семейства пропал. А при разливе сваренного мыла обнаружилось обручальное кольцо.
Администрация и общественность оказались в затруднительном положении: как реагировать? Несчастный случай? Это одно дело. Но и не учесть мнения отдельных членш профсоюза, что супруг просто выбросил кольцо и слинял от вздорной половины, тоже нельзя.
Посовещавшись, решили: партию мыла, в которой нашли кольцо, пустить в продажу с наценкой 5 коп. на кусок.
Вот что осталось от молодого специалиста на предприятии, где не соблюдалась техника безопасности!»

Опыт – молодёжи!
«А однажды мне довелось инспектировать пожарную безопасность в женской тюрьме…
Когда массивная железная дверь общей камеры с душераздирающим ржавым скрежетом за мной захлопнулась, и я оказался один, в окружении не вполне одетых женщин, все, что я мог пролепетать, было:
- Ша, бабоньки, я тут – исключительно в смысле пожарной безопасности!»

3.2. Генерал Максимов
(© Г. Столяров)

Много воды утекло…
В наше время в группах было по 1 – 2 девушки. В кино - первый прогон первой серии Тарзана. По Питеру гулял злой анекдот: Тарзан, Джейн и Чита приехали в Питер. Тарзан поступил в Лесгафта, сходу стал мастером спорта. Джейн – в Герцена на факультет английского языка, отличница. А Чита – в Военмех. Первая красавица на факультете!
Утешало лишь то, что в день профпраздника 19 ноября (единственный день в году, когда можно было пригласить посторонних в наш, восхитительно оштукатуренный под мрамор, актовый зал) 1-я Красноармейская была перекрыта толпой жаждущих девиц!
А теперь – Мисс питерских вузов из Военмеха! Восторг! Целую ручки! (И надеюсь, что это не подорвет обороноспособность страны, а напротив – укрепит!)
Гвоздём профпраздника был доклад о Дне артиллерии генерала Максимова. Наши гостьи были наслышаны об этом. И за пять минут до начала торжественной части даже буфеты на этажах пустели. Парочки из тёмных аудиторий и полутёмных коридоров, как бабочки на свет… Нет-нет, точнее, как бурный поток, прорвавший плотину… А ещё точнее, как стадо слонов-джюманджи при открытии ГУМ-ЦУМ-ДетскогоМира, устремлялись в Актовый зал. Рассаживались, утрамбовывались в проходах и замирали, как на Красной площади при команде «Парад, СМИРНО!»
И точно в 19:00:00 генерал Максимов (в войну он был в артрезерве Верховного главнокомандования) начинал артподготовку празднования. Доклад всегда продолжался ровно 12 минут, хоть хронометры проверяй. Кульминацией была фраза:
- «Русская артиллерия бивала шве-дов, ту-рок, по-ляхов, пру-ссаков, хран-цузов…»

Нам генерал Максимов преподавал системы вооружения.
На одном из первых занятий появился студент, опоздавший на лекцию минуты на три:
- Разрешите войти, товарищ генерал?!
- По-чему опоздал?!!
– Задержался, товарищ генерал!
– Пшёллл вон!!!
(И обращаясь к аудитории) Солдат, (но, вспомнив, кто мы такие, поправляется) равно как и матрос, равно как и студент, имеет право опаздывать на занятия только в том случае, ежели у него живот схватило! Ясно?!
– Так точно, ясно, товарищ генерал!
После этого можно было явиться хоть к концу второго часа:
- По-чему! опоздал?!!
– Живот схватило, товарищ генерал!
– Садись!

На занятиях по автоматическому стрелковому оружию армий наших партнёров, он скомандовал студенту:
- «К стрельбеее товьсь!»
Студяга мнётся. Неохота ему ложиться за аглицкий пулемёт на пыльный матрац на бетонном полу бункера.
– «Что стоишь? Штаны испачкать боишься? Встань в строй! Я сам покажу. Я штаны испачкать не боюсь. Я – генерал! У меня штанов - много!»

3.3.Контр-адмирал-инженер Яшнов
(© Ю.Мироненко)

1957 год. Идёт защита дипломных проектов.

Защищается Боря Новосёлов. Он ещё не «Уважаемый Борис Васильевич» в масштабе г. Коврова и его окрестностей, но в среде пятисоток - человек уважаемый. Его конспектами пользовались многие, как в нашей группе, так и в 510-ой. В аккуратных тетрадях чётким почерком и очень понятно была дана суть того, что излагали преподаватели. И то, что разгильдяи и прогульщики всё же получили дипломы Военмеха во многом его заслуга.

Мне лично он нравился за то, что, несмотря на серьёзное отношение к учёбе, умудрялся оставаться скромным, общительным и весёлым товарищем.

Закончив доклад, и ответив на все вопросы членов комиссии, Боря стоял и наблюдал, что они предпримут – будут ли будить мирно спящего контр-адмирала Яшнова, или не будут. Борису Дмитриевичу было уже много лет, по крайней мере нам 20-летним казалось, что ему под 80. Был небольшого роста, худощавый, совершенно седой, с огромными усами. Ходил всегда в морской форме с кортиком, по лестницам поднимался по морскому уставу - бегом. Говорили, что в своё время он был военно-морским атташе Николая II в Британии. Интеллигент до мозга костей и необыкновенно добрый человек. Читал он нам курс «Допуски и посадки», предмет не очень сложный для восприятия, но в инженерной практике, один из самых важных и нужных.

Я не согласен с Савреем, что адмирал плохо преподавал свой предмет. Преподавал он его очень доходчиво и с любовью, а что почерк у него был «не очень», так и у Пушкина, Ленина да и у нашего Л.А. Воронина почерки были ещё более «не очень», но это не мешало им быть достойными людьми. Кстати, я бы с удовольствием посмотрел на любого «каллиграфа», который в 80 лет, прижимая рукой болтающийся на бедре кортик, взбежит на третий этаж, после чего будет выводить вам на доске чёткие буковки.

Как и любой очень пожилой человек адмирал имел некоторые безобидные странности, к которым надо было просто привыкнуть, тем более не придавать им особого значения. Короткий пример.

Стоим у окна, слева метрах в пяти дверь его кабинета. Она аккуратно открывается наружу. Выходит Яшнов, смотрит по сторонам – не ударил ли случайно кого-нибудь, и тихо её прикрывает. Достаёт из портфеля лист бумаги, прикалывает его к двери, и что-то на нём пишет. Написав, читает написанное, говорит: «Всё правильно», - и уходит. Идём к двери, читаем: «Ушёл совсем, сегодня меня не будет, приходите завтра к 9.00. Яшнов».

Через пару минут появляется адмирал. Замечает нас, приветствует и информирует, что на улице идёт дождь, а он забыл галоши.
Подходит к двери, видит записку, читает её вслух и разводит руки в стороны:
- Ушёл, жалость-то какая. Завтра в 9.00… Ну, в 9, так в 9.
Поворачивается и уходит… без галош.
Нам, молодым придуркам, догнать бы его, вернуть, помочь открыть дверь и надеть галоши, а мы ржём над стариком…

Возвращаюсь к истории с Борисом Новосёловым.
Адмирал сам неожиданно проснулся и, оценив обстановку, задаёт Боре вопрос: «Скажите пожалуйста, вы случайно не читали в журнале (таком-то)… статью (такого-то). Может быть расскажите нам кратко содержание этой статьи?». Боря, честно отвечает, что не читал.
- Жаль, очень жаль… Опускает голову и опять засыпает.

Комиссия в растерянности. Борю просят выйти. Выходит – лица нет. Ребята его окружают – как и что?

Он рассказывает. Наш боевой коллектив возмущён до предела. Пока не пригласили следующего, кто-то из наших нагло заглянул в «комиссию» и под каким-то предлогом вызвал адмирала в вестибюль. Тот тут же вышел.

Возмущённая 509-ая набросилась на беднягу. Когда одновременно галдят два десятка ещё не отобедавших студентов, понять что-нибудь очень трудно.

Наконец, сам пострадавший задаёт адмиралу вопрос: «Что это за статья и какое отношение она имеет к моему дипломному проекту?».
Дед разводит руками и отвечает, что к Борькиному проекту статья не имеет никакого отношения, и что он сам понятия о её содержании не имеет. Вопрос был задан без злого умысла – может быть Боря читал.

509-ая прозрачно намекает адмиралу, что надо бы сходить в комиссию, покаяться в содеянном и без пятёрки для Бори не возвращаться.

Дед, хватается за рукоятку кортика, и исчезает за дверью. Через несколько минут выходит и объявляет, что комиссия, высоко оценив труд Бориса Новосёлова, единогласно присудила ему 5 баллов.
Все бросились поздравлять Борю.

А всеми забытый Адмирал тихонько отошёл к окошку и положил под язык какую-то таблетку.

P.S. Задай Боря свой вопрос адмиралу не в вестибюле, а в аудитории, где проходила защита проекта, старику не пришлось бы глотать таблетку.

3.4.Профессор Окунев
(© Г. Столяров, Ю. Мироненко, В.Саврей)

Вспоминает мой однокашник Владлен Сергеевич Саврей:
«На втором курсе чувствовали мы себя уже куда увереннее: на лекциях конспектировали не все подряд, как в начале учебы, а старались слушать и выделить главное из услышанного первый признак осмысленного усвоения. Кончились нелюбимые мною химия и начерталка, появились новые предметы и новые преподаватели - фигуры, прямо скажем, колоритные.
Теоретическую механику (теормех) читал нам Борис Николаевич Окунев. О нем можно рассказывать часами и каждый рассказчик увидел и запомнил что-то свое об этой фантастической личности. Поэтому мои воспоминания - это то, что запомнил именно я, хотя Столяров помнит еще много разного, что прошло мимо моей памяти.
Внешне Б.Н. очень походил на Льва Толстого: такой же широкий, бородатый и с виду медлительный. Он, очевидно, сам знал об этом сходстве и одевался «под Льва Толстого» - вельветовая куртка - распашонка, подпоясанная ремешком, широченные штаны и мягкие туфли - шлепанцы. Он очень важно входил в аудиторию, зачастую запаздывая на несколько минут (любил, чтобы его ждали!), проходил на кафедру и усаживался на стул. Это был этакий вступительный ритуал к началу лекции. Поскольку Б.Н. считался второй в мире величиной в области баллистики (кто первый - я не знаю до сих пор, да и кто этот рейтинг ввел тоже, но репутация его была именно такая и тут я ему очень как бы «сочувствовал», ибо по себе прекрасно знал, что ничего нет обиднее, чем второе место), то с высоты такого положения в научном мире он весь был проникнут духом критицизма по отношению к своим коллегам по профессии, по учебникам которых нам предлагалось учиться по программе ВУЗа. Все их определения он считал если уж не совсем неверными, то, по крайней мере, явно неполными и недостаточными. Доходило иногда до комичного: Б.Н. минут 10, закрыв глаза и покачиваясь на стуле, диктовал длиннющее определение (например, материальной точки), а потом , спросив: «Все записали?» говорил: « А теперь можете все это вычеркнуть и забыть, потому что это неверно». И опять, не жалея времени, объяснял почему это неверно и в каком учебнике это написано. Затем снова минут 10 формулировал теперь уже свое определение и, простит меня Б.Н., была это, как правило, такая заумь, что понять было нельзя - можно было только выдолбить наизусть и записывать приходилось слово в слово, ибо спрашивал на экзамене тоже слово в слово. Писал он на доске мелкими знаками и не очень разборчиво, немного всегда торопился. Очевидно, думал он быстрее, чем писал и ему то все понятно, а нам каково было конспектировать за ним!
Особенно «чудил» Дед на экзаменах и притом каждый раз по-разному. Тут он был неистощим на всякие выдумки, и скучать никому не давал, начиная со своих прихвостней с кафедры баллистики, приходивших с ним на экзамены. Вот уж, воистину, был рассадник лизоблюдов и подхалимов - из кожи вон лезли, чтобы услужить Деду. Неизменными были требования к студенту: ответ на все вопросы билета давал только право на разговор с преподавателем и число дополнительных вопросов, задаваемых при этом, было от 7 до 20 - кому как повезет. После каждого вопроса оценивался ответ с помощью отметок цветными карандашами на листке бумаги: Дед рисовал синих петухов, крестики и нолики, звездочки и цветочки, Солнце, Луну и черт те что еще. Карандаши были в пучке, перетянутом резинкой и перед тем, как поставить отметку Дед долго выбирал подходящий цвет и начинал рисовать, а ты сиди и гадай, что он там изобразил и что это значит. Путем непонятных умозаключений выставлялась общая оценка и она, по нашим наблюдениям никак не зависела от колорита и содержания этой «живописи».
Кстати о живописи: Б. Н. Окунев был одним из крупнейших Питере знатоков живописи и  говорят, что когда какая либо группа очень хорошо сдавала экзамен, то Дед водил их на экскурсию в Эрмитаж или Русский музей и на такую экскурсию сбегались музейные гиды - столько он знал неведомого обо всех художниках и сюжетах картин, да и об истории их создания. Но мы, увы!, этой чести не удостоились.
Вторым «заскоком» на экзаменах была паническая подозрительность и повальный шмон в поисках шпаргалок. Столы разворачивались полочками вперед, чтобы некуда было положить ни книжку, ни конспекты. С собой приносить можно было только авторучку и зачетку ( Дед называл ее «матрикул»). Кафедральные хмыри рыскали между столами и подглядывали за всеми. Один из них нарвался на нашего Витьку Молокова: тот стоял у доски и что-то мял в руке, задумавшись над ответом (представляю как было нашим «старикам» учить и отвечать дедову заумь, когда нам пацанам - школьникам это казалось кошмаром в кубе!). Налетел на него прихвостень и заверещал во весь голос: «Что у вас в руке? У вас шпаргалка!» У Деда и уши «топориком» - поймали-таки супостата! Витя спокойно говорит, что ничего у него нет в руке кроме мела. А тот в раж вошел - выслужиться перед Дедом хочется: «Покажите, покажите!» Ну Витя и показал: раскрошил мел в кулаке, раскрыл ладонь да фукнул с нее ему в рожу мелом. Я стоял рядом и думаю про себя: «Хана Витьке, зарежет Дед за такую выходку.» А Дед как засмеется, да так весело и хорошо, что даже Витька улыбнулся с перепугу, наверное. Посмотрел Дед на доску и не стал даже вопросов других задавать, поставил отметку и отпустил Молокова целым и невредимым. Ценил Гигант хорошую шутку.
С ним, правда, тоже «шутили» но не в Военмехе, а в Артиллерийской Академии при баллотировании в ее действительные члены. Надо сказать, что Дед был, по-моему, очень честолюбив, что и объясняет его манеру читать лекции с критикой коллег по науке. Коллеги эти все как один дружно выступали на собрании в Академии и превозносили научные заслуги Б.Н. до небес, а когда дело доходило до голосования, то все шары оказывались черными! И так неоднократно. «Помогало», очевидно, и то, что он совершенно искренне и вслух называл всякие околопартийные науки лженауками и неоднократно сетовал на то, что студентам голову забивают этой дребеденью. Б.Н. очень, конечно, это огорчало, но он снова и снова баллотировался в Академики, ибо по праву считал себя большим ученым. В его то возрасте на память заполнять изо дня в день четырехэтажными формулами огромную доску и так в течение 5 семестров! Это надо быть Богом в своем деле. И относились мы к нему с огромным уважением и доброй усмешкой, любили и его и его чудачества. Недаром все, что связано с Борисом Николаевичем Окуневым так свежо в памяти до сих пор. ( Мы с ним разошлись миром: 4 пятерки и 1 четверка. Выдолбал я эту науку так, что когда Андрюша учился в институте, то я еще способен был давать консультации, а уж сколько контрольных работ заочникам перерешал!)
Очень колоритно выглядел Дед в госкомиссии на защите дипломов. Восседал всегда в середине стола и спал самым откровенным образом, но при этом умудрялся все слышать. Поскольку участие в комиссии предполагает активное участие в ее работе, то и он, проснувшись, задавал вопросы, как правило, не по теме проекта: «Что такое материальная точка?» или подобное. Ответы, что это «...нечто вроде комариного члена - он есть, но его не видно», приводил в веселье всю комиссию, да и самого Деда. Любили - не любили, но никто не был к нему равнодушен - очень уж колоритная фигура была!»
***
Мне к этому остаётся добавить пару штрихов и мелких уточнений.

Борис Николаевич Окунев читал лекции по теоретической механике и баллистике и был звездой первой величины на преподавательском небосклоне Военмеха. Ритуал восхождения светила обставлен был с блеском.
Сначала кафедра* вносила кафедру** и водружала её на кафедру***.
­­­-------------------------------------
* Кафедра – преподколлектив;
** Кафедра - стул, скамья, в нашем случае – солидное кресло с подлокотниками;
*** Кафедра - возвышение для лектора.

Затем с профессорским опозданием в аудитории появлялась карабас-барабасовская борода Отца-основателя, сопровождаемая крупным грузным телом. (Говорили, что полнота Бориса Николаевича – одно из проявлений последствий блокады). С искренним сочувствием наблюдали мы, как ассистент помогал гиганту подниматься из глубокого кресла. Любимым (им и нами) обращением к нам было инфразвуковое иерихонское трубно-басовое «БоООАААааа, мои юные друзья!»

На потоке, в дополнение к старостам групп, Борис Николаевич назначал "дежурного старосту" и "старосту старост" (потока).
Однажды, не обнаружив мел, он протрубил:
- Дежурный староста, встаньте! Староста старост, встаньте! Где же мел?
- Кончился.
- Ну, а вы что?
- Меры принимаем, Борис Николаевич.
- Мм-да-а… Это как однажды в Новогоднюю ночь:
- Скорая?! Срочно!! У нас гость штопор проглотил!
- Выезжаем! Меры приняли?
- Приняли.
- Какие?
- Вилками открываем.

Любил Отец-основатель в пух и прах разносить оппонентов.
Сначала, привлекая на свою сторону великих предков, он мог процитировать нам по-латыни ПринсИпы НьЮтона. Потом, для контраста, цитировал современного автора учебника, утверждённого Минобразом. Диктовал и заставлял нас записывать с нового листа определения из этого учебника.
И далее:
- Записали?
- Записали, Борис Николаевич!
- А теперь зачеркните! (Оживление аудитории!)
- Зачеркнули, Борис Николаевич!
- Зачеркните двойным жирным крестом!! (Восторг!!)
- Зачеркнули, Борис Николаевич!!
- А теперь вырвите этот лист к чёрту!!! (Экстаз!!!)
И следовал сокрушительный разбор полётов бедного автора.

На консультациях перед экзаменом:
- Ответ на три вопроса билета даёт студенту право на беседу с преподавателем, в ходе коей преподаватель имеет право задать студенту от двенадцати до ста сорока четырех вопросов.
(Даже граничные значения имели место быть на практике! Заграничные – никогда!
Сам отвечал на 12 вопросов)

- Вот вам мой домашний телефон. Если у вас во время подготовки к экзамену возникнут вопросы - звоните мне в любое время дня и ночи.

Слышал от старших товарищей:
Ночью на квартире Б.Н. раздался звонок.
- Слушаю Вас.
- Простите, Борис Николаевич, что потревожили. Но у нас завтра экзамен, а мы никак не можем решить и заспорили…
- Никаких извинений! Я к вашим услугам! В чём вопрос?
- Когда спать ложитесь,  Вы бороду под себя кладёте или укрываетесь ею?

На экзамене Б.Н. Окунев врубил группе 19 двоек.
Гонцы всполошившейся общественности и деканата предстали пред его ясными очами:
- Борис Николаевич, приглашаем Вас на заседание партбюро факультета.
Ответ Отца-основателя гласил:
- Не могу, мои юные друзья. Сегодня я пою в церкви.

А теперь вспоминает новобранец-соавтор однокашник Юрий Михайлович Мироненко.

<<<
Самой заметной и можно даже сказать выдающейся личностью в институте был, несомненно, профессор Окунев – заведующий кафедрой теоретической механики и баллистики. Мои коллеги по Е509-ой уже излагали на страницах этого сайта свои неизгладимые впечатления от его грандиозной фигуры, манер и энциклопедических знаний. Я же попробую рассказать только о двух случаях, особо врезавшихся в мою память.

Первый случай.
Борис Николаевич без обычных комментариев пишет на доске вывод какой-то формулы на протяжении часа. Затем, как всегда, спрашивает:
- Записали? А теперь перечеркните, порвите и выбросите! Порвали? Может быть, кто-то не успел порвать?
- Я не рвал - встаёт Толя Соловьёв из 510-ой группы.
- Это ещё почему?
- Вы вон там, в середине доски забыли «дельту те» поставить, а остальное всё правильно, зачем же чиркать и рвать?
- Подойди-ка сюда.  Где тебе показалось, что я забыл?
Толя берёт мел и вставляет эту дельту. Радость Бориса Николаевич описать невозможно.
- Гений, талант, умница, иди сюда, я тебя расцелую!
Толя засмущался, а профессор картинно обнимает его и лобызает. Затем:
- Я сейчас поставлю в твою зачётку годовую отметку в размере пятёрки, и если хочешь, то можешь не ходить на мои лекции.
Зачётка была подана, и в неё водрузилась пятерка. Ля Комедия в исполнении Б.Н. Окунева профинитила.  А Толя?   Толя  действительно периодически стал пропускать некоторые лекции, ведь экзамен по «теормеху» он сдал на пять в самом начале учебного года.

Второй случай, но это уже со мной.
Играя за Военмех в футбол на первенство вузов, я, выбивая головой мяч, летящий в наши ворота, получил сильнейший удар по этой самой голове от своего же защитника, который тоже хотел его выбить. В результате чего в течение месяца-двух я благоприобрел:

  1. По минус 7 диоптрий на каждый глаз.
  2. Отказ моего жесткого диска в черепной коробке записывать информацию, содержащую цифры.
  3. Ограничение оперативной памяти на такую информацию по времени. Через 3 часа она полностью стиралась.

Кошмар!
Носить очки мне было стыдно, а без очков с расстояния двух метров написанное на доске я не видел. От отчаянья я пересел на «заднюю парту» и лекционное время по точным наукам занимал игрою в «морской бой» и «в слова». Попытки дома осваивать по учебникам пропущенный на лекциях материал результатов не давали – через 3 часа всё стиралось бесследно. Признаваться в этом преподавателям и друзьям не позволяла натура, да это и не спасло бы меня от исключения из института, пришлось вертеться, изыскивая различные пути и средства. Единственно, во что я верил твёрдо, что это всё временно, всё вернётся на свои места, и утраченное я восстановлю. До удара по голове я обладал очень хорошей памятью. Во время Отечественной войны до 5 класса у меня практически не было учебников, время было такое, и я, прочитав навскидку в чужих учебниках задания на дом, в т.ч. математические примеры и задачи, бежал и по памяти дома переписывал в тетрадь.

Теперь же предстояло сдавать экзамены.   Расскажу, как я «изыскивал пути» на экзамене по ТМ.
Это был самый сложный для меня экзамен, и виноват в этом был Б.Н.Окунев.
Дело в том, что он приказал, чтобы в аудитории было не меньше 4-х досок и к этим доскам вызывал одновременно столько же студентов. Выслушав ответ на 1 - 2 вопроса, он ставил под вопросом на доске какой-то значок и отходил к другому студенту. И так ходил по кругу. Мало того он вступал в дискуссию с баламутами типа Вовки Журко.  На это уходило драгоценное для меня время, и оперативная память стремилась к нулю. Надо было что-то предпринимать.
Спасибо защитнику, он исковеркал моё зрение и память, но не тронул сообразительность. Ответив на десяток вопросов и получив под ними оценки - какие-то треугольнички, крестики, нолики, квадратики и т.д., я ждал, когда же профессор снова посетит меня. Он же, как назло, вступил в очередную дискуссию с Журко…
Три часа подошли к концу, и у меня катастрофически стала стираться информация о ТМ. Я судорожно пытался задержать этот процесс, но бесполезно. Мне стало безразлично, сдам ТМ, не сдам – всё, как говорится «пофигу». Я глянул на свою доску, на окуневские значки, и вдруг родилась мысль – отчаянная и наглая.

Подходит Окунев, я же, не давая ему раскрыть рот, бросаюсь в нападение:
- Борис Николаевич, как вы оперируете этими иероглифами, выводя общую оценку? Я уже минут 20 безрезультатно пытаюсь найти ключ к разгадке. Аж голова заболела! Откройте секрет, ради Бога!   
Он громогласно засмеялся и сказал:
– Пиши: Крестик - 4,5 , Нолик – 4, Плюсик - 2, Треугольник – 5, Квадратик – 1,5 …(и т.д.)
В это время кто-то его отвлёк от меня, а я, прикинув, что 4 это предел моих мечтаний и стипендия, занялся сложными математическими расчётами при помощи тряпки, мела и комбинирования значками. Задачу себе я поставил трудную, надо вывести себе «скромные» 4,25 за ответы на заданные вопросы и сделать так, чтобы других вопросов он не задавал.
Времени на это творчество было мало,  4,25 не получалось, и я остановился на 4,15.
Минуты через три после этих вычислений, ко мне направился Окунев. Когда между нами осталось метра два, я достаточно громко обратился к нему:
- Борис Николаевич, тут какая-то хрень у меня получается – четыре и пятнадцать сотых»…
- Это не хрень молодой человек, а твои реальные знания.
Я придуриваюсь дальше:
- Но 4,15 в зачётке – это несерьёзно!  
- Чтобы было серьёзно, надо сделать так: если тебя устраивает четвёрка – я поставлю 4, а если ты хочешь 5, то я обязан задать тебе еще несколько вопросов.
- Борис Николаевич, в целях экономии Вашего драгоценного времени и, учитывая, что большего сегодня я не достоин, прошу пренебречь пятнадцатью сотыми, Бог с ними, четвёрка меня устраивает. 
- Давай зачётку, хитрец…

Я получил четвёрку! Надо сказать, что до махинаций со значками, у меня получалось что-то недотягивающее до тройки.
А что имел в виду Б.Н.Окунев, назвав меня хитрецом – для меня осталось тайной за семью печатями.  Может быть, он поставил оценку за находчивость, а не за знания?  Всё может быть…

P.S. Память у меня окончательно восстановилась к началу 1957 года, т.е. к окончанию института.  Близорукость  же (-7)  к 76 годам  превратилась в минус 3 и вместе со мною стремится к нулю.
>>>

3.5.Слух и Факт
(© Г. Столяров)

Слух
Преподу, завалившему полгруппы, военмехи (скинувшись на последние) выписали на дом 12 полугодовых комплектов журнала "Свиноводство". (Если вдуматься – самокритично!)

Факт
Мы уже были на последнем курсе, когда Учёному совету пришло на ум не избрать по конкурсу С.М. Фёдорова и Л.В. Полонскую. Пятисотки обиделись. Скинулись мы со стипендии и послали наших фронтовиков-партийцев в Москву, в ЦК партии. В итоге итоги конкурса отменили. Ходили слухи, что не только нашими усилиями. (Верно подмечено, что у победы всегда сто отцов.) Как бы там ни было - преподавателей вернули в Военмех.

3.6.«Ленинградское дело» студентов ВМИ
(© Ю.Мироненко)

1956 год. Мы студенты двух групп 509 и 510, как говорится, без пяти минут инженеры, неожиданно лишаемся своих «родителей» Степана Михайловича Фёдорова и Людмилы Владимировны Полонской. Они стали последними жертвами погрома, учинённого на 12-ой кафедре профессиональными мракобесами и их пособниками из руководства нашего института.

Мало того, что мы потеряли заведующего кафедрой Виктора Антоновича Бесекерского*) и Фёдорова с Полонской, к нам со дня на день должны «доставить» нового завкафедрой - какого-то светотехника Сапожникова. Давно известно, что каждый сапожник работает на своих колодках. Поэтому нам было предложено сдавать экзамены не по конспектам лекций, которые нам читали, а по каким то учебникам, ничего не имеющим общего с теорией систем автоматического управления и проектирования следящих систем.

Обычно дисциплинированные и покладистые, мы возмутились и пошли искать правду к руководству института, но дальше предбанника нас не пустили. Мало того, нам было объявлено, что если не прекратим свои требования о возврате Фёдорова и Полонской, нас не допустят к экзаменам и отчислят из института.

Отчислить из Военмеха две группы студентов в полном составе – это угроза для идиотов. В наших рядах были бывшие фронтовики, ленинские, сталинские и другие именные стипендиаты и все, как один, комсомольцы. И в конце концов, в Военмех идиотов не принимали. Назначить могли, но принять нет!

Мы единогласно решили бороться за справедливость и за себя! Не найдя понимания у руководства института решили искать правду в Смольном.

В Смольный тогда можно было пройти, предъявив партбилет, партбилеты были у Юры Богданова и Вити Молокова. Оба участники Великой Отечественной войны и не робкого десятка. Возглавляемые ими, мы, человек 20, подошли к Смольному. Делегаты прошли в здание, а мы, как интеллигентные люди, развалились на травке под окнами третьего секретаря Ленинградского Обкома КПСС. Принадлежность этих окон была мне известна ещё по учёбе в одном классе с сыном секретаря Обкома Валерой Кузьменко, которого арестовали, вслед за отцом и матерью в 1950 году по Ленинградскому делу.

Итак, тихо переговариваемся, возлежа на травке. Погода хорошая, никто нас не гонит. Проходит минут 30-40. Появляются Богданов и Молоков. Здесь нас прорывает и мы с шумом бросаемся им навстречу. Выясняется, что нашим делегатам повезло встретить в коридоре секретаря Обкома, в обязанности которого входило курирование учебных заведений. Он спокойно выслушал наших посланцев, записал их координаты и обещал буквально завтра направить в наш институт инспектора. В приподнятом настроении мы покинули територию Смольного.

На следующий день наши лидеры были вызваны в какой-то кабинет или аудиторию (не помню) для встречи с побывавшим у директора института инспектором Обкома. Встреча была короткой. Резюме: всё сделано по «закону», ваши преподователи проиграли конкурс на «замещение», проводившийся тайным голосованием. Основная причина «поражения» - молодость, отсутствие опыта в преподавании, некомпетентность. Ребята они хорошие, но им надо ещё поработать над собой, прежде, чем преподавать в таком институте, как Военмех.

«Отстрелявшись», обкомщик пожелал успехов в учёбе и вознёсся на свой Олимп, не выслушав наших доводов.

Оказавшись припёртыми к стенке, пред которой уже была построена расстрельная команда «единомышленников», мы задумались… В процессе глубоких раздумий обнаружили, что наш коллектив, составленный из представителей двух групп, начинает давать течь (т.е. - кое-кто начал «утекать»). Начались разговоры о том, что лом авторучкой не перешибёшь и тому подобное.

Однако большинство решило бороться до конца. У кого-то из нас возникла безумная мысль, которая из-за безвыходности положения мгновенно овладела массами. И массы, не долго думая, собрали имеющиеся финансовые средства, вручили Богданову с Молоковым и командировали их …
Вы подумали, что в Конгресс США или Гаагский трибунал? Нет, решительно нет!

Командировали - в Москву, в Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза!
Мы тогда были очень решительно настроены – могли бы командировать и к Господу Богу, но в Советском Союзе в то время Бога не было. Это сейчас можно «послать» любого человека куда угодно и как угодно, а тогда надо было соблюдать субординацию. Наши фронтовики прорвались в ЦК, и их там выслушали. Тут же был вызван очень представительный товарищ, которому в присутствии наших делегатов было поручено серьёзно и объективно разобраться в конфликте на месте, представив письменный доклад в трёхдневный срок.

Итак, отправляли мы двоих, а вернулись трое**. Приехали вовремя – в день приезда было назначено открытое партийное (или профсоюзное) собрание института, третьим пунктом повестки было рассмотрение «нашего вопроса».

Руководство института о поездке в Москву и прибытии представителя ЦК КПСС было «не в курсе». Кстати, по просьбе «представителя», мы провели его в институт без ведома руководства и разместили в предпоследнем ряду актового зала. Не буду подробно описывать всё, что происходило на собрании, просто противно вспоминать поведение нашего руководства, расскажу только о конечном участке траектории

Встаёт секретарь парткома института и предлагает студентам, т.е. нам, покинуть актовый зал, в связи с нашим недостойным поведением. Мы возмущенно шумим, и тут с дальних рядов раздаётся громкий голос: «Минуточку..!».

Встаёт «представитель ЦК» и направляется к столу президиума, держа в вытянутой руке удостоверение красного цвета, докладывает этому столу о себе и своих полномочиях. Стол в шоке.

Затем, повернувшись, просит нас покинуть зал, в связи с тем, что сейчас начнётся закрытое партсобрание. Всё это говорится спокойным добрым голосом и с хорошей улыбкой на лице. Мы, как под гипнозом, тихо покидаем зал. Приблизительно через час, он уже уверяет нас в том, что победа будет за нами, верим ему и благодарим.

Вскоре прошёл слух, что директор и секретарь парткома огребли по партийному выговору. Итоги конкурса были отменены, а Фёдоров и Полонская возвращены в институт.

Мы сдали госэкзамены и защитили дипломные проекты.

Через несколько дней где-то в полутёмном коридоре из маленького окошечка под расписку нам высунули дипломы об окончании Ордена Боевого Красного Знамени Военно-механического института. На этом торжественная процедура выпуска инженеров по следящему приводу систем вооружения завершилась.

Я не нагружал свою память фамилиями директора и секретаря парткома института, но о том, что не записал фамилии представителя ЦК КПСС сожалею до сих пор.

P.S. При распределении на работу руководство института вернуло нам должок, а после того, как мы разъехались по местам ссылок, оно избавилось и от наших преподавателей.
Вроде бы счёт стал 1 : 1, но победа осталась за нами !

---------------------------------------------
*) В обсуждении мультиматерных Записок на Форуме нашего Сайта, ded послал всех интересующихся на http://www.n1.insu.ru/about/besekerskiy.html, где размещено «досье на Бесекерского, составленное НЕ на основе стукаческих доносов». Это сайт кафедры Н1. Автор досье не указан.

**) Фразу "Итак, отправляли мы двоих, а вернулись трое" следует читать как "Итак, отправляли мы троих, а вернулись четверо": третьим был Миша Савин из группы Е510, секретарь партбюро факультета «Е».

3.7.Преподы преподов и мультиматерные студенты
(© Г. Столяров)

На лекциях Л.В. Полонской и С.М. Фёдорова  постигали пятисотки (Е509 и Е510) основы своей будущей специальности - теорию автоматического управления, элементы и проектирование следящих систем. Тайком от защитников советской власти с той стороны, где ей никто не угрожал, преподаватели знакомили нас и с «буржуазной лженаукой кибернетикой». Обстановку в стране в то время прекрасно описал А. Шкроб: «…ХХ век ознаменовался не только великими научными достижениями, но и позорными преследованиями Знания и ученых. “Обезьяний” процесс в США, аризация наук в Германии, гонения на биологию, теорию относительности и кибернетику в СССР… Иррациональность этих явлений в нашей стране оттенялась тем, что “крамольные” направления … все равно интенсивно развивались ради обеспечения обороноспособности». Поэтому, запирая нас в лаборатории и вручая отчёты Массачусетского технологического института по кибернетическим гомеостатам и «мышам Шеннона», ассистент В. Диомидов неизменно напоминал предостережение Степана Михайловича, переводя его на понятный нам язык:
- 12-ая кафедра будет считать вас государственными преступниками и последними суками, если вы проболтаетесь об этом, особенно на кафедре марксизма-ленинизма!
Для студенческих исследований нам предложили темы по элементам следящих систем. С Толей Соловьёвым из группы Е510 (будущим разработчиком ходовой части «Лунохода») мы полистали литературу, поработали в лаборатории и успешно доложились на конференции студенческого научного общества. А весной получили именные стипендии. Он – сталинскую, я – крупчатниковскую.
Узнав от Л.В. Полонской и С.М. Фёдорова  о наших трепыханиях, нас пригласил на беседу заведующий 12-ой кафедрой Виктор Антонович Бесекерский. В числе прочего, посоветовал углублённо изучать математику и привёл в пример предков-военмехов, получивших второе, математическое, образование. Взяли мы с Толей в деканате справки-ходатайства и поступили на вечерне-заочное отделение второй Альма-Мамы  - матмеха Ленинградского университета.
Как-то мне попались на глаза «Лекции о приближённых вычислениях» знаменитого корабела А.Н. Крылова. Понравился раздел о механических вычислительных устройствах. Узнав об этом, Людмила Владимировна представила меня  своему отцу - Владимиру Ивановичу Полонскому, капитану первого ранга, профессору Военно-морской академии имени того самого Алексея Николаевича Крылова. Владимир Иванович направил меня в лабораторию, которая занималась моделированием на электронных аналоговых компьютерах качки на волнении и остойчивости проектируемых эсминцев. Изучив аналоговые компьютеры, я набрал и прогнал там пару задач. Вскоре и Военмех обзавёлся небольшим электронным интегратором. И Нина Давидовна Саперштейн пригласила меня на кафедру математики запустить и продемонстрировать эту машину.
Как говорится, аппетит приходит во время еды. По стране уже ползли слухи о цифровых компьютерах. Захотелось и мне их пощупать. И тут оказалось, что у Людмилы Владимировны есть не только замечательный папа, но и превосходный учитель – профессор Тарас Николаевич Соколов, зав. кафедрой и руководитель КБ Ленинградского Политехнического института. А КБ в это время вело разработку специализированной цифровой ЭВМ для определения траекторных характеристик будущих искусственных спутников Земли и других орбитальных объектов, а также натурно-аналоговое моделирование планирующей торпеды.
Полонская и Фёдоров убедили деканат дать мне «вольную». Таким образом, последнюю производственную и преддипломную практики я проходил отдельно от своей группы в КБ Политеха. И там же делал дипломную работу. Это моё хождение «налево» в Политех роковым  образом сказалось на всей последующей жизни.

Написание дипломных работ студентов, работавших в КБ Политеха, организовано было восхитительно. Во время очередного обхода шеф, посмотрев, что творится на стенде у моего соседа, спрашивает:
- Саня, а когда у тебя защита?
– В среду на следующей неделе, Тарас Николаевич.
– Что ж, в пятницу можешь приступать к дипломной.
В пятницу Саня, выключив паяльник, берёт экземпляры своих отчётов по теме, составляет оглавление, пишет по паре страничек постановочного вступления и итогового заключения. В понедельник оформляются демонстрационные материалы, схемы, наклеиваются осциллограммы, всё укладывается в папку и завязочки завязываются. К вечеру понедельника, а засиживались мы там до последнего трамвая, Санин паяльник уже дымил. Столь же разбюрокраченными были и другие  процедуры, включая и приятные. К примеру, в конце первого месяца моего пребывания в КБ народ поднимается и направляется куда-то со словами:
- Столяров, идём деньги за науку получать! (Никаких заявлений, резолюций, паспортов, справок!)
Дипломная моя была по феррит-диодной оперативной памяти для цифровой ЭВМ. А Саня Волков квантовал временной интервал между посылкой радиолокационного сигнала и приходом эха, генерируя соответствующую последовательность импульсов-«единиц», которая через пересчётку вводилась в компьютер. К этой работе мне тоже пришлось приложить руку. Точнее, не руку, а палец. Указательный. Левой руки.
Дело было так. Руководитель группы, полистав журнал Института радиоинженеров Америки, объявил, что ставит банку спирта за каждый мегагерц сверх американцев. Под горячее одобрение публики Саня вызвал американцев на соцсоревнование. Первая банка прошла относительно легко. Далее дело затормозилось. Однажды у Сани не хватило рук, и он попросил меня потыкать щупом осциллографа по  генератору. Вдруг крик:
- Стой и не шевелись!!! Что ты только что сделал?! – Ничего.- Ну, а секунду назад? – Соплю поправил, чтоб не коротнула. (Справка для салаг-потомков: Сопля в радиосхеме – это как кранец за бортом, когда ты уже отвалил от стенки и все встречные корабли и суда ехидно семафорят тебе «У Вас сопля за бортом!».)
– Чем? – Пальцем. – Повтори и замри! Генератор понесло!!!
Двое суток группа, отложив свои дела, моделировала мой палец. (Особо отмечу, что все попытки подменить левый палец правым, а военмеха кем-нибудь из политехов успеха не имели.) В итоге эквивалентная схема моего пальца была синтезирована, чем и был нанесен мощный удар по заокеанским партнёрам и нашему здоровью!
За время пребывания в Политехе коллекция моего флирта с аналоговыми компьютерами в Военно-морской академии и славного участия во время балтпохода в торпедной атаке эскадренного миноносца «Одарённый» спонтанно пополнилась вовлечением  в торпедные дела КБ.
Сначала пару слов о натурно-аналоговой модели планирующей торпеды, сбрасываемой с самолёта, за пределами досягаемости средств ПВО эскадры.
Аналоговый компьютер - сложная электронная, электро-механическая или другой природы схема, закоммутированная и настроенная так, чтобы электрические токи, углы поворота или другие величины  в ней представляли процессы (возможно и другой природы), происходящие в  моделируемом объекте (в данном случае – движущаяся в воздушной и водной среде планирующая торпеда).
Натурная часть – уже изготовленные реальные узлы торпеды. В данном случае – торпедный «автопилот», подвешенный в люльке со многими степенями свободы. Люлька на цапфах подвешена в лифте, бегающем вверх-вниз в металлической башне. Башня установлена на дрезине, которая с душераздирающим визгом приводных электродвигателей гоняет по главной «степени свободы» - рельсам, проложенным вдоль длинного коридора.
Особо пакостным свойством аналоговых машин является дрейф нулей операционных усилителей, который порой может до неузнаваемости исказить результаты.
Однажды, и как всегда не вовремя  (ребята ещё не успели начисто отладить настройки для новой серии экспериментов), в КБ нагрянула комиссия из адмиралов-генералов и каперангов-полковников с лампасами всех цветов радуги, авиации и флота. Меня мобилизовали в группу подстраховки аналоговой техники. Вооружившись отвёртками, встали мы за шкафами компьютера. В щёлку был виден планшет, на котором вычерчивалась траектория планирования, нырка и выхода торпеды на заданную глубину. В случае сильного искажения мы должны были подкручивать потенциометры установки «нулей» до приличной картинки. Пронесло!
Довольная комиссия  направилась на выход по узкой тропинке между стенкой коридора и леером ограждения рельсового пути. И тут в схеме что-то коротнуло, и груда железа, ростом до потолка, кровожадно вращая своими степенями свободы (трансформеры – отдыхают!), с воем и грохотом помчалась по рельсам им вдогонку. Картина мелькающих лампасов, приобретших по законам оптики и физиологии зрения белый цвет, была впечатляющей. Слава Богу, обошлось без жертв. В возникшей давке они только слегка помяли друг другу бока. И даже добавили финансирование на мероприятия по технике безопасности.
Закончив дипломную, простился я с ребятами-политехами четвёртой Альма-Мамы и вернулся в родной Военмех. Защита прошла нормально. Получил красный диплом. (Было бы интересно узнать, была ли это первая дипломная по цифровым компьютерам в Военмехе – февраль 1957г.? Или у Староса наши ребята раньше что-нибудь сочинили?)
Распределили меня, в соответствии с законом, по месту распределения жены (она на полгода раньше окончила филфак Белгосуниверситета). На распределении был начальник управления руководящих кадров Миноборонпрома (тогда ещё Комитета ОборонТехники). Расписался я в ведомости. Вышел. Рассказываю ребятам, куда направили. А тут появляется замдекана и отзывает меня в сторонку:
- Не разгоняйся, ни в какой Минск  ты не поедешь. Начальство записало тему твоей дипломной, приказало оставить тебя в общежитии и платить тебе твою крупчатниковскую до особого распоряжения. И добавило, чтоб насчёт жилья и работы для жены ты не беспокоился.
Приказано «не беспокоиться» – комсомол ответил «Есть!». Проводил ребят. «Дан приказ ему – ни с места, им – в другую сторону…»
Посещаю музеи, театры, пригороды. Не жизнь, а сплошное «баунти»! И так почти два месяца!


© Геннадий Столяров,
© Владлен Саврей,
© Юрий Мироненко

2008-2016


Ваши отзывы, вопросы, отклики и замечания о заметках Геннадия и однокашников мы с нетерпением ждем в .:специально созданном разделе:. нашего форума!

Копирование частей материалов, размещенных на сайте, разрешено только при условии указания ссылок на оригинал и извещения администрации сайта voenmeh.com. Копирование значительных фрагментов материалов ЗАПРЕЩЕНО без согласования с авторами разделов.

   
 
СОДЕРЖАНИЕ
Об авторе
Предисловие с послесловием
(Г.Столяров)
0. Начала
(Г.Столяров)
1. Живут студенты весело
(Г.Столяров)
2. Военно-Морская Подготовка
(Г.Столяров, Ю.Мироненко, В.Саврей)
3. Наши преподы
(Г.Столяров, Ю.Мироненко, В.Саврей)
4. Скобяной завод противоракетных изделий
(Г. Столяров)
5. Завод швейных компьютеров
(Г. Столяров)
6. Мой старший морской начальникNEW!
(Г. Столяров)
7. Про штаны и подштанники
(Г. Столяров)
8. Наука о непознаваемом - ИНФОРМИСТИКА и ее окрестности
(Г. Столяров)
9. Инженерно-бронетанковые приключения, или комические моменты драматических ситуаций
(Ю. Мироненко)
10. Владлен Саврей
(В. Саврей)
 
ПОДСЧЕТЧИК
 
Эту страницу посетило
364406 человек.
 

 

 



Powered by I301 group during 2000-2005.
© 2004-2021